Нечитайлов М.В.
Данный
очерк представляет собой мою значительно
переработанную и дополненную, благодаря
новым публикациям М. Беннетта, Д. Брэдбери, К.
Де Врайса и Р. Харди (преимущественно в
отношении проблемы происхождения «длинного
лука» и его реальной эффективности на поле
боя) статью, ранее опубликованную в журнале
«Воин», а потом и на настоящем сайте.
Нет
никакого сомнения в том, что своим успехам в
Столетней войне Англия обязана почти
одному лишь сочетанию лучников и спешенных
латников, которых она выставляла в поле
едва ли не в каждом сражении того времени.
Это – бесспорный факт, равно как и то
обстоятельство, что повторить или
скопировать эту тактику не удалось никому и
никогда. Так что считать английское
тактическое искусство Столетней войны
типичным для Средневековья явно ошибочно (другое
дело, для английского Средневековья).
Эта
тактика основывалась на опыте, полученном в
ходе действий против шотландцев в начале XIV
века, но, в сущности (на что крайне редко
обращают внимание), уходила своими истоками
вглубь времен – ее с успехом применяли еще
англо-нормандские короли в XII
столетии. Фолкерк, Лаудон и Бэннокберн
дали англичанам понять, что кавалерия
бесполезна, если ей противостоит
решительная, сомкнувшая ряды, вооруженная
копьями пехота, и вскоре они начали
подражать шотландской практике спешивания
латников. В той же школе войны они научились
ценить и применять мощь залповой стрельбы
лучников, что привело, в свою очередь, к
эволюции характерного английского боевого
построения из спешившихся латников между
выдвинутыми вперед отрядами лучников на их
флангах.
Однако,
истоки новой тактики вовсе не уходят во
времена Валлийских и Шотландских войн
Эдуарда I,
что бы там не доказывали Д. Моррис и его
последователи. Эдуард предпочитал лучникам
своих гасконских арбалетчиков, при
Фолкерке появляются и собственно
английские лучники (из Чешира и Ланкашира),
но нет никаких следов массового применения
стрелков из Уэльса. К тому же, позволю себе
напомнить, ссылаясь на авторитет
знаменитого Гиральда Камбрийского, что
лучники были только в Южном Уэльсе. А
что это означает, демонстрирует один факт.
Для кампании 1298 г., завершившейся победой
при Фолкерке, набрали тысячи валлийских
пехотинцев (которые свое участие
ознаменовали только грандиозным
дезертирством и мятежом накануне битвы, из-за
нехватки спиртных напитков), но из них
только 1000 (тогда как всего лучников у
Эдуарда было более 10000) прибыла из
Глеморгана в Южном Уэльсе.
Пока
что совершенно не аргументирована гипотеза
о том, что лучники второй половины XIII
в. применяли тот самый прославленный
потомками «длинный лук» (отнюдь не
изобретенный «Молотом Шотландцев», как
прозывали великого Плантагенета). Нет
никаких доказательств и в пользу
умозрительного тезиса о заимствовании
данного орудия у валлийцев (скорее всего, он
появился у самих англичан), равно как и его
существования до времен Столетней войны (за
исключением описания в судебном деле 1298 г.,
разобранного в разделе «Вооружение»).
Первое упоминание «long bowe» относится
к 1448 г. (письма Пастонов), первые описания
этого оружия, позволяющие идентифицировать
его с таковым «длинным луком», восходят ко
второй половине XIV
столетия, первые находки – в лучшем
случае, к концу XV
века. В источниках же и до, и после этого
оружие знаменитых английских стрелков
именуется просто «луком». Поэтому доказать,
когда лучники перешли на использование longbow
(все отличие которого от простого лука
заключалось в одной только длине), на данный
момент просто невозможно. Наконец, к 1337 г.
английская тактика отнюдь не оказалась для
французов чем-то незнакомым, еще до Пуатье и
даже до Креси они привыкли спешивать своих
латников для боя.
Похоже, что новая английская тактика зародилась именно во времена Эдуарда II – как это ни парадоксально, но именно при этом слабом государе было выковано то оружие, до которого не додумался его отец и которое с успехом применил его сын, «один из величайших английских полководцев» (М. Прествич). (Сказанное вовсе не означает, что Эдуард лично разрабатывал новые приемы ведения боя, для этого у него имелись военачальники.)
Изучив сражения Эдуарда I, приходим к выводу, что его армии (как впрочем, и по всей Европе) применяли стрелков (в том числе и лучников, но по большей части еще арбалетчиков – Маэс Мойдог, Фолкерк). Но – ни один источник не сообщает о спешивании рыцарей. Напротив, во всех битвах английские латники сражались именно в конном строю.
Положение
меняется в следующее царствование. При
Бэннокберне (23-24 июня 1314 г.) рыцарство Англии
по-прежнему атакует копейщиков шотландских
шилтронов верхом (как и Эймер де Валенс при
Лаудон-Хилле 10 мая 1307 г.). Но уже придается
немалое значение лучникам – арбалетчики
остались, но больше в составе гарнизонов –
18, и более 50 лучников, в Роксбурге 1311 г., 22 в
Бристоле 1320 г.; сравним: 40 арбалетчиков и 19
лучников в трех гарнизонах Шотландии (1304 г.).
Согласно Джеффри ле Бейкеру из Свинброка (его
хроника написана в 1357-1360 гг.), англичане
поместили при Бэннокберне конницу в первой
баталии, лучников и пехоту – во второй.
Далее он пишет – «фаланга лучников не
заняла свое обычное соответствующее
положение (locum
aptum),
но стояла позади вооруженных (armatorum),
не с боку [т.е.
на фланге],
как обычно». И даже здесь, сообщает Барбор («Брюс»,
1375 г.), они стреляли «столь часто, что если бы
они продолжили стрелять, шотландцам
пришлось бы туго».
The
Inglis archeris schot sa fast
That
mycht thar schot haff ony last
It
had bene hard to Scottismen…
Как мы
видим, Эдуард I (и
его сын в иных сражениях) ставил лучников на
флангах – в целом, ничего нового для
английской тактики. Томас Грей Хитонский в
своей «Скалахронике» подтверждает, что
прием смешивания еще был незнаком
англичанам в 1314 г.: «ибо они не привыкли
спешиваться и сражаться пешими; тогда как
шотландцы научились (этому) от фламандцев,
которые до того при Куртрэ пешими
разгромили могущество Франции».
Джеффри
ле Бейкер подмечает, что англичане «большей
частью привыкли сражаться пешими, подражая
шотландцам, даже после Стерлинга» (имеется
в виду Бэннокберн). И, несмотря на
противоречащее утверждение
в другом месте его работы, что Халидон-Хилл
(1333 г.) был «первой битвой, где английские
латники сражались в пешем строю,
сознательно подражая шотландцам», ясно, что
англичане начали спешиваться не позднее 1320-х
годов. Французский поэт Эсташ Дешан
замечает с издевкой, что эта мера должна
была препятствовать бегству их с поля боя.
Ланеркостский хронист заявляет, что
подобный обычай (на шотландский манер)
применялся при Бороубридже 16 марта 1322 г. (с
другой стороны, он ничего не говорит о том,
что это было каким-то образом нововведением).
Рассмотрим подробнее тактику королевских
войск в этой битве. Сэр Эндрю Харклай занял
северный берег реки Эр, чтобы не дать
переправиться через нее армии мятежных
графов. Ланеркостская хроника: «и отправил
в тыл коней своих, и поставил всех рыцарей и
некоторых копейщиков [в
основном это были хобилары]
пешими [у
моста]. …
У брода он поставил прочих копейщиков
шилтроном [пехотный
полукруг шотландцев]
по шотландскому обычаю (in
scheltrum secundum
modum Scotorum) для
сопротивления всадникам и коням». Когда
мятежники (Ланкастер тоже спешил часть
своих для атаки моста, но конница пошла
вброд) попытались пересечь реку, их
встретили пики пехотинцев, поддерживаемых
залпами лучников. Если верить Т.Ф. Тауту,
лучники были смешаны с латниками. Итак,
налицо первая составляющая английской
тактики Столетней войны – спешивание
латников, постепенный уклон в сторону
оборонительной позиции в бою.
И,
наконец, весь опыт военно-теоретической и
практической мысли предыдущих лет принял
окончательную форму в двух северных битвах
начала правления Эдуарда III
– Депплин-Мур (1332 г.) и Халидон-Хилл (1333 г.). В
первой «шотландская» армия (в реальности,
свиты Перси и Невилов, возглавляемые
шотландскими баронами английской
ориентации, изгнанными Робертом Брюсом) из
300-500 латников и 1000-2800 пехотинцев, включая
лучников, перед лицом превосходящих сил
противника (22000 шотландских латников и
копейщиков) неизбежно была вынуждена
перейти к глухой обороне. Латники спешились
на гребне холма (оставив только 40 человек
резерва верхом в центре), где стали лучники,
менее ясно. Бридлингтонская хроника
сообщает, что «расположили свои турмы [конные
отряды, имеются в виду латники] (и) лучников так, чтобы атаковать
параллельные (collaterales)
вражеские клинья». Похоже, под столь
изысканным стилем скрывается лишь то, что
шотландцы поставили три своих шилтрона (под
«клином», очевидно, следует понимать просто
обозначение отряда) бок о бок. Так что ничто
не указывает прямо на то, что лучники
англичан стояли на флангах баталии и
расстреляли шотландцев, когда те втянулись
в бой с латниками центра (хотя таково
общепринятое мнение). Скорее, англичане
расположили на флангах латников (Жан ле
Бель о кампании 1327 г. писал, что англичане
стали 3 баталиями, и у каждой 2 крыла конных
латников)! Тем не менее, и здесь сочетание
усилий спешенных латников, лучников и
резервного отряда конницы (также во время
преследования многие опять сели на коня)
принесло англичанам тактическую победу.
Четыре графа, 12-18 баннеретов, все рыцари (кроме
14) и 800 эсквайров (по другим данным, 58-100 или
более рыцарей, в иных источниках – всего 1200
латников) и множество пехотинцев остались
лежать на поле боя. Англичане лишились
только 33 латников, и ни один лучник не погиб!
В
следующем году армия Эдуарда III и Бэллиола,
вновь численно уступавшая противнику,
поджидала шотландцев на своей
оборонительной позиции на склонах Халидон-Хилла
в двух милях к северо-западу от города (любопытная
деталь: перед боем произошел поединок двух
ратоборцев, причем шотландца сопровождал
боевой пес). Вместо одной фаланги армия
теперь делилась на три корпуса (традиционные
три полка средневековых армий). Англичане
спешились, отослали коней в тыл и
выстроились тремя баталиями, лишь 200
латников позади их остались на конях в
резерве. Лучники стояли на каждом фланге,
возможно, отдельными отрядами. Шотландцы
двинулись на англичан четырьмя шилтронами.
Они тоже спешили своих латников – согласно
«Бруту», их лорды были «все пешими». Однако,
пишет шотландский хронист Эндрю Уинтон, «они
не учли территорию: ибо там была большое
болотистое ложе устья реки между ними, с
обеих сторон с крутыми возвышенностями [Халидон
в высоту достигает 180 метров]. Они пришли
вместе в эту большую долину, где им сначала
пришлось спуститься с откоса, затем
подняться до их врагов по склону, где один
человек мог поразить троих; но этого они не
могли предусмотреть заранее».
Атакующие были расстреляны
английскими лучниками («метали стрелы
столь густо, словно дождь на солнце») и
побежали, преследуемые латниками,
вскочившими на коней. В этой битве
шотландцы лишились убитыми регента Дугласа,
70 баронов и баронетов (включая еще шестерых
графов), 500 рыцарей и оруженосцев,
нескольких тысяч пехотинцев, тогда как
англичане заявили о потере одного рыцаря и
шести пехотинцев – по другим данным, 14
человек, из них 12 лучников, рыцарь и эсквайр.
Как справедливо заявляет написанный в
Малмсбери Панегирик, шотландцы были «разбиты
английскими лучниками».
Как
отмечает Д.Уваров, роль рыцарей и
копейщиков из главной превратилась во
вспомогательную: теперь они служили опорой
боевого порядка и развивали успех,
достигнутый лучниками. Этим объясняется,
почему английские рыцари спешивались: во
время вражеской атаки они должны были
статично ждать, вовлекаясь в рукопашную,
только если противник оказывался в
состоянии преодолеть обстрел лучников и
ворваться непосредственно в расположение
англичан. Однако, успех боевого применения
стрелков заключался именно в сочетании с
латниками. По отдельности они значили
немногое, вместе – были грозой врагов.
Это не
означает, что англичане не умели сражаться
верхом – примером тому служат стычки во
время различных шевоше, и после победы
бегущих преследовали тоже на лошадях. Но,
несмотря на все тактические преимущества
применения в бою конницы, способной «внушать
страх, панику и бегство» пехоте, всадники
редко использовались в битвах.
(Одно из исключений – поражение при
Боже, 1421 г., где латники Кларенса атаковали
франко-шотландцев в конном строю, но были
разбиты.) Некоторый подъем, впрочем,
кавалерия пережила в XV
столетии, когда изобретение опорного
крюка для копья на нагруднике позволило
держать оружие крепче и наносить им более
сильные удары. Вдобавок утяжеление доспеха
позволяло значительно снизить опасность
лучников для латников.
Отметим,
что английские армии во Франции почти
полностью состояли из конницы – и лучники,
и латники имели лошадей (пусть даже только
для передвижения), почему и стала возможной
тактика шевоше. Мобильность англичан
несколько снизилась лишь в XV
веке, когда появляются и пешие лучники (ранее
входившие почти всегда только в состав
ополчений), и пешие латники (!).
Жан
Фруассар упоминал, что в экспедиции против
шотландцев 1327 г., столкнувшись с
неприятелем, англичанам «приказали
спешиться и снять шпоры, и выстроиться
тремя баталиями». Спешились и при Биронфосе
и «поместили всех своих лошадей и обоз в
лесок за ними и укрепили его». При Нахере (1367
г.), пишет очевидец, «англичане и гасконцы
спешились, и каждый стал в боевом порядке
под своим знаменем и штандартом, готовый к
бою». Относительно битвы при Креси, Виллани
говорит, что все латники принца Уэльского
были на конях. Фруассар – что все они были
пешими, но упоминает о конных латниках,
стоящих в стороне от баталии принца,
предназначенных для атаки генуэзцев.
Латники настолько привыкли спешиваться,
что даже при Люссаке (1370 г.) Чандос атаковал
французов в пешем строю, не имея с собой
лучников. При Ариньесе (1367 г.) сэр Уильям
Фельтон пошел в бой верхом, но пока он
сражался с испанской конницей, его отряд
спешился и оставался на холме. «Испанцы
преследовали его со всех сторон, и метали в
него копья и дротики. Они убили под ним коня,
но сэр Уильям Фельтон отчаянно оборонялся
пешим, как человек с львиным сердцем … (но) в
конце концов, был убит».
Сойдя с коней, англичане стояли в очень тесном строю, плотнее, чем у французов. Фруассар говорит, что при Ножан-сюр-Сен (1359 г.) «они держались столь близко друг от друга, что их не могли разбить». И в Бою Тридцати (1351 г.) англо-бретонцы сражались плечом к плечу, так что французы не могли разъединить их. Что до глубины построения, то при Азенкуре она составляла четыре шеренги, но, вероятно, при наличии большего числа людей, строй был глубже. Полагают, что при Креси лучники были построены в два, местами в три-четыре ряда, латники – в четыре, местами в два ряда (хотя существует точка зрения, что и в шесть рядов). Поскольку лучники стояли на склоне холма, задний ряд мог стрелять поверх голов переднего, по крайней мере, при стрельбе навесом.
Как
уже говорилось, на флангах строя английских
латников становились отряды лучников. По
мере освоения новой тактики в английской
армии непрерывно увеличивалось
соотношение лучников к латникам.
Обычно
солдат ставили перед лесом (как при Морле,
1342 г.) либо за живыми изгородями или между
ними, чтобы коннице сложнее было зайти с
флангов или тыла. При Пуатье англичане
стояли за изгородью, среди зарослей,
виноградников и кустов колючего кустарника,
окружавших их. Левый фланг англичан
опирался на болото, а на правом они
расставили свои повозки для обороны. При
Креси тоже использовали разновидность
вагенбурга, но похоже, что лишь для обороны
самого обоза (Нормандская хроника: «вышли
из-за своей повозки»).
Важной особенностью новой английской тактики стало и широкое использование полевых инженерных заграждений: канав, волчьих ям. Они замедляли вражескую атаку, увеличивали время обстрела и, в то же время, повышали устойчивость обороны, если противнику удавалось приблизиться вплотную. (Лишний раз доказывает то, что англичане не были уверены в том, что противника удастся удержать одной только «огневой мощью».) Иногда впереди строя вырывали небольшие ямы (или ров) и замаскировывали их травой (Морле, Ардр, Форминьи), вероятно, переняв этот опыт у тех же шотландцев. «Поделали ям [вариант перевода: «волчьих ям», foveas] и рвов вокруг себя» (Генри Найтон о Морле). Судя по тому, что К. ДеВрайс доказал, что лучники при Морле отнюдь не играли решающей роли (и, возможно, даже за луки не брались), эти препятствия оказались спасением для маленькой английской армии. Тот же Найтон называет английскую позицию «узкой пещерой» - с флангов и впереди пехоты ямы и рвы, позади лес.
Согласно
ле Бейкеру, даже при Креси англичане «выкопали
множество углублений в земле рядом с их
передней линией, каждое один фут [30,48 см]
глубиной и один фут шириной, так что если бы
французская конница приблизилась, их
лошади оступились бы в ямах». Однако, Г. де
Вальи в своей монографии указывает, что в
ходе аэрофотосъемки не было обнаружено
следов подобной меры предосторожности. При
Пуатье лучники сооружали «рвы и изгороди
кругом себя» (Фруассар).
Такой
же мерой предосторожности там, где не было
кустов и рва, являлись колья, которые
лучники забивали (свинцовыми кувалдами) в
землю перед собой. Впервые они появились в
кампании 1415 года. Как уже отмечалось,
возможно, что прообразом подобных
заграждений (по выражению М. Беннетта, «мобильной
версии лесов и изгородей») стали колья
турецкой пехоты при Никополе. Это
доказывает, что англичане считали угрозу
кавалерии достойной еще одной
оборонительной меры. Иногда полагают, что
колья изобрел герцог Йорк, опираясь на опыт
Никополя (впрочем, известно лишь то, что
именно Йорк велел их делать). «Каждый лучник
поместил перед собой кол, заостренный на
обоих концах» (Ангерран де Монстреле) «для
защиты» (Тит Ливий), и Сен-Реми добавляет,
что «земля была столь мягкой, что сказанные
колья упали». Английский источник
указывает, что еще 17 октября 1415 г., при
известии об ожидаемой атаке конницы, король
велел, чтобы отныне каждый лучник (армия
тогда стояла в лесах близ Альбре, так что
проблем с материалом не возникло) обеспечил
себя колом:
На
основании сведений, полученных от пленных,
по армии разнесся слух о том, что вражеские
военачальники назначили особые отряды
рыцарей, численность в несколько сотен и
сидящие на бронированных конях, прорвать
строй и сломить сопротивление наших
лучников, когда сойдутся с нами в бою.
Посему король повелел, чтобы каждый лучник
по всей армии приготовил для себя кол или
древко, будь то квадратное или круглое, но
длиной шесть футов, достаточной толщины и
заостренное на обоих концах. И он приказал,
чтобы, когда бы французы ни приблизились с
тем, чтобы вступить в бой и прорвать их ряды
такими отрядами всадников, все лучники
должны выставить свои колья впереди себя в
линию, а часть – позади себя и между
позициями первого ряда, одним (концом)
воткнуть в землю в своем направлении,
другим концом направить на врага на уровне
пояса. Так что конница, когда, атакуя,
подойдет близко к кольям, либо отступит в
великом страхе, либо всадники и кони,
позабыв о своей безопасности, подвергнутся
риску налететь на колья.
(«Деяния Генриха V»)
При
Азенкуре колья, вероятно, разместили только
на флангах, где были лучники (хотя см. ниже).
Немногие прорвавшиеся сквозь ливень стрел
всадники повисли на «частоколах из кольев»
(Жан де Ворен). Обычно лошадь отказывается
брать подобное препятствие, но известно,
что тогда не менее трех коней погибли таким
образом. О густоте построения ничего не
известно. Хотя каждый лучник вбил вперед
собой кол, сомнительно, впрочем, чтобы они
составили настоящую изгородь. Жан Лефевр и
Ворен оба описывают лучников, выходящих из-за
кольев, причем Лефевр упоминает некоторых
французов, проскакавших между кольями.
Приведенная выше цитата из «Деяний» только
запутывает дело. Похоже, что, либо колья
расставили с определенными интервалами,
достаточными, чтобы пройти человеку, либо в
«ограде» оставили промежутки.
Бургундцы и французы со временем тоже переняли обычай использования кольев. Перед битвой при Краване (1423 г.) решили, что каждый лучник должен обеспечить себя деревянным колом, заостренным на обоих концах, чтобы вбить в землю перед собой. Их забивали перед строем при Вернейле (1424 г.), у Божанси (1428 г.), при Патэ и Мон-Эпилуа (1429 г.), Клермон-ан-Бовуази (1430 г.), Форминьи (1450 г.).
Кол
деревянный, заостренный на обоих концах,
длина его – примерно 6 футов (около 183 см), но
в ордонансе графа Шрусбери указано
капитанам велеть йоменам делать колья
длиной 11 футов (335,3 см)! Правда, исходя из
слов Тита Ливия, что при Азенкуре лучники
дрались «заостренными кольями», версия о 6-футовом
предмете кажется более заманчивой.
Согласно одному источнику, в 1415 г. колья
делали из древок луков, предварительно
заострив с обоих концов.
Из
вышеизложенного видны и недостатки
английской комбинированной тактики, прежде
всего, ее статичность. Это была тактика,
рассчитанная на неподвижную оборону,
причем на подготовленную оборону (учтем и
то, что французы практически всегда
превосходили численно англичан). Она была
успешна, когда англичане имели время
построиться надлежащим образом, желательно
на возвышенности с флангами, прикрытыми
естественными препятствиями. Если
англичане успевали еще и выставить колья и
прокопать канаву перед своим расположением,
лобовая атака конницы на их расположение
превращалась в самоубийство, да и шансы на
успех атаки в пешем строю были очень
невелики. Но для импровизированных
встречных боев в ходе маневренной войны
такая тактика была непригодна. Так,
например, при Патэ французская конница
авангарда обнаружила англичан и тут же «сломя
голову» атаковала до того, как лучники
Тэлбота вбили колья, обошла с обоих флангов,
застав противника врасплох, окружив и
уничтожив весь отряд. Тэлбот был тяжело
ранен и оказался в плену. Затем такая же
внезапная и неожиданная атака захлестнула
солдат Фастольфа. Его силы, имея, вероятно,
незначительное количество лучников, тоже
были опрокинуты напором конницы и побежали.
В итоге англичане потеряли до 2000 человек (согласно
Монстреле, 1800 убитыми и 100-120 пленными,
включая трех лордов), французские же потери
– два-три погибших! Сознавая недостатки
своей тактики, в сражениях XV
в. англичане проявляют большую
активность, Краван и Вернейль с их стороны
были начаты наступлением, принесшим в
конечном счете Солсбери и Бедфорду победу,
но поражение Тэлботу при Кастийоне, в
последней битве Столетней войны.
Только
Фруассар описывает построение английских
лучников (но не всей армии!) словом «herce».
Поскольку точное значение данного термина
не ясно по сей день, имеет смысл
процитировать все фразы, где он встречается:
-
При Креси: «поставил своих
лучников наподобие herce,
а латников в основании своей баталии»;
-
«и поставил лучников впереди в виде erce,
и латников в основании» (Римский манускрипт);
-
При Пуатье:
«и поставил своих латников, перед ними
своих лучников наподобие herce,
которых нелегко было разгромить»;
-
«впереди их два hayes
[изгороди]
из лучников наподобие herce»
(Амьенский манускрипт).
Этимология
слова «эрс» неясна, и принято считать,
что так называлась средневековая борона (англ.
harrow).
Другое возможное объяснение – от
французского «heriçion»
(ericius), «колючая
изгородь», «живая изгородь». Часто
встречаемый перевод «частокол» (например, в
юмористичной статье А. Куркина,
опубликованной в журнале «Para
Bellum», № 9, 2000 год) представляется
несколько неточным.
В настоящий момент существует две гипотезы относительно внешнего вида такого построения. Большинство авторитетов (прежде всего Ч.У.Ч. Оман, А. Берн и Р. Харди) верят в V-образные (острием в сторону противника) клинья из лучников, выдвинутые вперед, на флангах прямоугольной баталии из латников в «прямых линиях». По мнению Берна (на мой взгляд, весьма сомнительному), помимо двух клиньев на флангах, имелись еще два клина лучников в промежутках между тремя полками латников в центре. Такой «стандартный» боевой порядок, по их мнению, использовался практически без изменений в период Столетней войны, включая Азенкур.
Клиновидную форму эрса лучников, похоже, подтверждает хроника Валансьенна: при Креси «две баталии лучников с обеих сторон в форме щита» (т.е. треугольника). Ярый сторонник длинного лука, военный теоретик и опытный солдат времен Елизаветы I сэр Джон Смит (1590 год) дает некоторые детали (хотя он ошибочно полагал, что эрс составлял один клин, а не два смежных клина). Он описывает его как «широкий по фронту и узкий на фланге, так как, например, если по фронту 25, 30, 35 или более лучников, фланги состоят лишь из семи-восьми рядов максимум. И причина такова: ибо, если они поставят больше рядов, чем 7 или 8, задние ряды лучников потеряют большой участок территории при залпах их стрел на врагов, … как и вид из задних рядов будет закрыт столь многочисленными передними рядами». Он добавляет, что такие «hearses» (в английском произношении «хирс», тогда как во французском языке начальная литера h не читается) помещались «или впереди своих вооруженных пехотинцев, или где-нибудь на флангах под углом к своим баталиям, или иногда как впереди, так и на флангах» (как в Столетнюю войну).
Преимущества
подобного построения таковы. Во-первых,
атакующие войска под ливнем стрел имеют
тенденцию поворачивать от лучников и, таким
образом, идут прямо на ожидающих этого
латников. Во-вторых, оно помогало лучникам
обстреливать противника продольным огнем,
когда тот приближался и вступал в бой с теми
же латниками. Ле Бейкер замечает, что,
располагаясь на флангах, стрелки не
закрывали латников, не встречали
неприятеля в лоб, но могли задеть его
перекрестным огнем. Кроме того, эрс не лишал
маневренности солдат (недаром Э. Э. Виолле-ле-Дюк
сравнивал их со стрелками-тиральерами
Наполеона I). Как писал Д. Моррис: «Лучников не
считали живыми манекенами; они могли
вытягиваться в линии, параллельные своим
латникам, беспокоить неприятеля, когда тот
подходил, или своими раздражающими залпами
заставляли его приблизиться, а затем
отступали в свое клиновидное построение,
когда его атака нажимала на них».
В подлинности этой версии недавно усомнился Д. Брэдбери (из последних работ, обе версии проанализированы с соответствующими диаграммами в статье М. Беннетта). Начнем с того, что Фруассар использует данное выражение лишь при описании Креси и Пуатье, т.е. только двух битв, тогда как историки почему-то сочли необходимым применить подобное построение стрелков для всех сражений Столетней войны. Источниками Фруассара (он родился около 1335 г.) служили сочинение Жана ле Беля, описавшего Креси, и устные рассказы участников и современников обоих битв, причем если первая редакция его Хроник действительно не избежала известного «англофильства», то третье «издание», завершенное на склоне лет, гораздо более благосклонно настроено именно к французам.
Итак, Фруассар пишет – «наподобие herce» (см. цитаты выше). По мнению Брэдбери, похоже на то, что хронист считал подобное построение весьма необычным, и, хотя однажды попытался найти для него синоним («два hayes лучников … наподобие herce»), немногим прояснил ситуацию. Предположим, что Фруассар действительно имел в виду под herce «борону». Но хотя принято считать борону XIV века треугольной, современных изображений, доказывающих это, не обнаружено. Напротив, по меньшей мере, в трех рукописях XIV-XV столетий, изображена борона прямоугольной или близкой к тому формы. Явно Фруассар не имел в виду, что лучники стояли в боевом порядке, внешне напоминающем борону-прямоугольник. Быть может, он указывает на зубья данного инструмента? Дюканж полагает herce подсвечником – непонятно, как могли лучники выстроиться «наподобие подсвечника», но и здесь нет никакого намека на треугольник. Наконец, как указано выше, еще одним вариантом перевода можно назвать «изгородь» (в смысле: живая изгородь) – возможно, указания на колья, расставленные лучниками (впервые они упоминаются только в 1415 г., но известно, что их применял еще Уильям Уоллес при Фолкерке против английской конницы в 1298 г.) или какую-либо иную преграду.
Термин herce
(«наподобие herche»)
Фруассар использует в описании еще одной
битвы, правда не связанной со Столетней
войной – сражение при Никополе (1396 г.). «Все
его [Баязида]
войско было на крыльях, наподобие herche»,
состояло из множества пехотинцев, и оба
крыла «были открыты вперед спереди и были
закрыты сзади». И «оба крыла, которые были
полностью открыты, когда христиане вошли бы
в них, должны были закрыться». Не исключено (как
считает М. Беннетт), что Фруассар
подразумевает здесь под «herce» частокол из кольев, известный
из других источников. Отсюда можно думать,
что и впрямь подобное построение
напоминало борону, когда лучники стояли
свободно, на расстоянии друг от друга,
глубиной несколько рядов
К
сожалению, источники не всегда позволяют
уточнить детали построения лучников (кроме
того, что они были на флангах). Что касается Креси,
цитаты из Валансьеннской хроники (которую,
безусловно, читал Фруассар, уроженец этого
города) и самого Фруассара приведены выше.
Из них ясно, что по отряду лучников
поставили на каждом фланге,
выдвинув вперед. Джеффри ле Бейкер: лучники
стояли «не на глазах (coram)
у латников, а с боков (lateribus)
королевского войска, распростершись
подобно крыльям (ale),
и вследствие этого не мешали латникам и не
сходились с врагами в лоб, но в бока
поражали стрелами». Фруассар отмечает, что
граф Алансонский проскакал мимо лучников,
но встретил «большую изгородь (haie) из лучников
и латников» (т.е. часть их была на флангах, но
не все). И при Пуатье «англичане
образовали два крыла из своих лучников по
бокам своей баталии» (Нормандская хроника),
«с обеих сторон» (Герольд Чандоса), и
Виллани подтверждает, что лучники были
справа и слева. Т.е. два отряда лучников
стояли на флангах двух баталий (в линию)
Солсбери и Уорвика, тогда как принц с
резервом, похоже, из одних латников. Однако,
похоже, что часть стрелков защищала еще
изгородь на правом фланге французов, и в
ходе битвы Оксфорд был временно отослан на
фланг с отрядом лучников.
Несколько больше сведений сохранилось о построении англичан при Азенкуре. Отметим, что здесь несколько лучников оставили охранять обоз и отряд их (якобы 2000) Генрих выслал вперед на левый фланг, вероятно, чтобы те тайно пробрались через лес Трамекура и под прикрытием изгородей угрожали правому флангу французов. Что касается основных сил, то большинство историков верит, что лучники стояли наподобие herce, хотя ни один источник не упоминает этот термин.
Однако,
«Деяния Генриха V»,
хотя и не используют слово herce,
но содержат любопытную фразу: «он
расположил (intermisisset)
клинья лучников (cuneos
sagittariorum) между каждой баталией (aciei)
и заставил их вбить свои колья впереди себя»
(вспомним гипотезу А. Берна о треугольных
клиньях между баталиями). Если буквально
воспринять это выражение, можно полагать,
что при Азенкуре клинья (напоминаем, что «клин»
- обозначение отряда, а не его построение)
лучников находились и в глубине строя. И
ранняя редакция «Брута Англии» сообщает (если
можно довериться переводу), что при Халидон-Хилле
«каждая баталия английского войска имела
два крыла добрых лучников».
Но все прочие источники единодушно сообщают о размещении английских лучников при Азенкуре только на флангах, т.е. в обычной манере. По словам Томаса Уолсингема («Хроника Сент-Олбанса»), Генрих «направо же и налево велел идти вперед лучникам». Жан Лефевр, сир де Сен-Реми (очевидец с английской стороны) сообщает, что в битве «с обеих сторон от латников были лучники» и что Эрпингем «поставил их впереди двумя крыльями (elles)». В хронике монаха из Сен-Дени король говорит: «Мы должны ждать пешими, сомкнув ряды, не разделяя наше войско», с латниками в центре, а «с обеих сторон латников были лучники». Наконец, Жан де Ворен (сражался при Азенкуре на стороне французов) видел, как французская конница на флангах пыталась «прорвать два крыла (hesles) лучников-англичан», выставивших перед собой колья. Сам автор «Деяний», описывая сражение, говорит, что стоявшая на флангах французская конница атаковала «наших лучников с обеих сторон нашего войска», что только там стояли колья, и что конница проскакала «между стрелками и рощей».
Итак,
очевидно, что и при Азенкуре лучники стояли
только на флангах, защитив себя кольями.
Поэтому, возможно, что intermisisset надо переводить как «смешал»,
а cuneos
– в общем смысле, как «отряды». Т.е.
получается, что Генрих V
просто «смешал отряды своих лучников с
каждой баталией (латников)». Учитывая, что
лучников раз в пять больше латников, данное
выражение приобретает смысл. Быть может, в
центре было немного стрелков, буквально
перемешанных с прочими воинами (хроника
Трамекура у Маза описывает короля,
стоявшего за лучниками, и монах из Сен-Дени
полагает, что стрелки окружали короля), быть
может, даже с кольями (правда против пехоты
они были бы бесполезны).
Итак,
думается, что на сегодняшний день версия Д.
Брэдбери представляется более
предпочтительной. То есть, лучники стояли
только на флангах боевого построения (обычно
из одной-трех баталий латников в линию),
причем выстроены были не V-образно,
клином, острием в сторону противника, а
обычными прямоугольниками, хотя и
выдвинутыми вперед и имеющими возможность
вести анфиладную стрельбу (в бок атакующим).
С другой стороны, то обстоятельство, что
часть лучников при Креси и Азенкуре стояла,
вероятно, и в центре, возможно, придает
определенную (впрочем, весьма
гипотетическую) достоверность и версии
полковника А. Берна о клиньях лучников
между баталиями латников.
Продолжительный,
сконцентрированный ливень стрел, «летавших
в воздухе столь густо, словно снег, с
ужасным шумом, подобно буйному ветру,
предшествующему буре» наводил ужас на
врагов. При Нахере лучники «стреляли гуще,
чем зимой идет дождь», пишет Герольд
Чандоса.
Предельная
дальность и скорострельность длинного лука
в разных работах трактуются неодинаково.
Вероятно, максимальная дальность с самой
легкой стрелой составляла около 300 ярдов (примерно
270 метров, или около 240 метров, по мнению Г.
Риса). В 1590 г. сэр Роджер Уильямс жаловался: «Из
5000 лучников и 500 не умеют толком стрелять …
немногие, а то и вовсе никто, не нанесет рану
с 12 или 14 двадцаток». «Двадцатка» это 20
ярдов (18,3 м), т.е. лучники конца XVI
века, когда это
искусство приходило в упадок, с трудом
стреляли на 220-260 метров.
Эффективный
огонь велся с расстояния в 200 ярдов (около 180
м), хотя в 1550 г. стрелой пробили закаленную
балку дюйм толщиной с примерно 250 ярдов (приблизительно
230 м). Современные испытания показали, что
лук с силой натяжения в 100 фунтов (по
подсчетам Р. Харди, 100-180 фунтов, 45-80 кг, для
длинного лука) мог метнуть бронебойную
стрелу (бодкин) на 240 ярдов (где-то 220 м), а
стрелу-бродхэд – примерно на 200. В этом
отношении лук уступал арбалету (максимальная
дальность 340-345 метров, дальность прямого
выстрела 210 ярдов, примерно 190 м), но
превосходил его в скорострельности. Роберт
Харди замечает, что стрелок мог выпустить 15
«сносно нацеленных стрел» в минуту.
Несомненно, физически возможно сделать 6
прицельных выстрелов в минуту, и
большинство историков признают именно
такой темп стрельбы, хотя Харди говорит о 10,
а К. Фоулер даже о 10-12 выстрелах. Арбалет же
за это время можно было разрядить в
неприятеля лишь один-два раза. И хронист
Джованни Виллани говорит, что длинные луки
выпускали три стрелы на каждый арбалетный
болт (при Креси). Таким образом, 3000-4000
лучников за ту минуту, в течение которой к
ним приближался строй вражеской конницы,
могли выпустить до 40 тысяч стрел на фронте
всего в километр (не случайно хронисты
сравнивали такой обстрел со снегопадом или
тучей). При столь плотной стрельбе «по
площадям» ошибки отдельных стрелков
компенсировали друг друга, и едва ли не
каждый из нескольких тысяч вражеских
всадников получал несколько попаданий.
Причем стрелы, падая под углом около 45
градусов, поражали не только передний ряд
спереди, но всю глубину вражеского строя,
включая и хуже защищенные задние ряды. В
битве при Обероше (1345 г.) при первом же залпе
600-800 английских лучников сразу упало свыше
1000 французов (по словам Адама Муримита),
выскочивших без лат из палаток.
Таким
образом, увеличение количества лучников
привело к качественным изменениям: как
выразился более поздний французский
хронист Филипп де Коммин, «в битвах нет
ничего важнее их на свете, но только если
они сильны и в большом количестве, потому
что когда их немного, они бесполезны».
Главный упор делался на скорострельность. Р.
Харди полагает, что в сражении при Креси
англичане выпустили примерно 500000 стрел.
Конечно, долго поддерживать такой темп
лучники не могли – каждый стрелок носил с
собой в битве только пару связок из 24-30
стрел (пук) каждая, хотя всего у него могло
быть до сотни стрел, если учесть
хранившиеся в обозе. Но этого и не
требовалось. Монах из Малмсбери пишет, что «после
третьего или четвертого, самое большее
шестого натягивания луков люди знали, какая
сторона одержала победу». Т. е., чтобы
сорвать атаку, требовалось от трех до шести
залпов. Стрелы могли собирать в перерывах
между схватками, и при Пуатье, согласно
Бейкеру, после разгрома двух первых
французских «войск» лучники «поспешили
вытащить свои стрелы из тех бедняг, кто был
еще полужив». Фруассар пишет, что при Креси
пешие «валлийцы и корнуэльцы», вооруженные
«большими ножами», смешавшись с лучниками,
собиравшими свои стрелы, беспощадно
убивали спешенных и лежавших на земле
французских рыцарей. Вместе с хобиларами
валлийцы позднее произвели «зачистку» поля
битвы. Французские рыцари всегда «находились
в большой опасности из-за лучников и
валлийцев» (Фруассар), не имевших
обыкновения «куртуазно» брать дворян в
плен – они их просто убивали. Впрочем, и при
Азенкуре Генрих V хладнокровно
велел перебить всех пленных.
Стрелы «не оставляли не задетыми незакрытую латами часть тела человека либо лошади» (Креси). Но жизненно важные органы рыцаря в латах были малоуязвимы для стрел. Поэтому уже Д. Киган усомнился в том, что лучники, в сражениях XIV-XV вв. перестреливавшиеся со стрелками противника или стоявшие на флангах собственной пехоты, могли нанести врагам столь огромный урон, приписываемый им некоторыми историками. Как он заявил, немного свидетельств есть тому, что лучники, вынужденные стрелять под крайне кривой дугой, чтобы покрыть расстояние между собой и противником, и тем самым неспособные пробить доспех, могли причинить больше вреда, чем убить нескольких лошадей и ранить еще меньшее число людей.
Стрела
из длинного лука могла прошить кольчугу,
даже конечности воина в пластинчатом
доспехе, но не корпус или голову, если
только она не была выпущена под углом в
90˚, что случалось довольно редко. Во время
испытаний П. Джонса, «под углом 45° материал [мягкая
стальная пластина толщиной 1,5 мм] вытек вперед, но назад только на
одной стороне, и отверстие было меньше. Под
углом 60° стрела проделала дыру, но
приложенное напряжение сломало кончик
наконечника [стрела-бодкин]
и основная часть срикошетила. Под углом 70°
снаряд срикошетил, не пробив броню». Отсюда,
заключает К. ДеВрайс, «задачей лучников
было просто уменьшить и привести в
замешательство атаку нападающих, так чтобы
она обрушивалась на пехоту в подорванном и
относительно беспомощном состоянии».
Другое дело, что действительно закрывающие все тело доспехи стоили целое состояние и были недоступны простым рыцарям, не говоря уже о сержантах и оруженосцах. Да и шотландцы в массе своей не носили защитного вооружения. Поэтому многочисленные несмертельные ранения были неизбежны. Стреляли поэтому прежде всего по лошадям. Броню обычно имели только кони первого ряда, причем в большинстве случаев защищены были только грудь и голова. Круп защищала только стеганая попона, и то не всегда. Задние ряды не имели защиты лошадей вообще. В принципе лошадь обладает достаточно высокой живучестью, и обычно требуется много ранений стрелами, чтобы ее убить, однако достаточно одного серьезного попадания, чтобы лошадь начала биться под всадником и атака оказалась сорванной.
Ч. Оман
пишет: «Но самым верным средством сделать
всадника ни на что не годным было стрелять
по лошади, и стрелки скоро выучились этому.
Лошади не имели защиты,
или только частью были защищены на
голове и груди железными пластинками. Они
представляли прекрасную и большую цель.
Перебить или ранить много лошадей значит
уничтожить атаку какого угодно количества
рыцарей. Падавшие разрывали линию; но хуже
были раненые; они поворачивались назад,
метались во все стороны «с торчавшими в них
стрелами», уносили с поля битвы своих
всадников и мешали или опрокидывали даже
тех, у кого лошади не пострадали. Фруассар
рассказывает, что часто целый фронт
атакующего эскадрона уничтожался, лишь
только на коротком расстоянии в него
стреляли. Раненых было больше, чем убитых;
некоторые даже не были и ранены, а просто
внезапное замешательство и остановки
пугали лошадей и они выбрасывали рыцарей из
седел, так что линия превращалась в
смешанную кучу брыкающихся и бьющихся
лошадей и людей, более или менее удачно
старавшихся стать на ноги. После нескольких
залпов и нескольких неудачных попыток
подойти к врагу, все поле пред фронтом
стрелков было завалено такими кучами
убитых и раненых людей и лошадей (здесь Оман,
следуя за изысканным стилем средневековых
авторов, несколько преувеличивает – Авт.),
так что следующие эскадроны не могли уже
идти в атаку».
Тем не
менее, огромные потери конского состава
французов и испанцев в битвах Столетней
войны – непреложный факт. Так, при Креси
было убито 17 лошадей под 17 (!)
латниками под знаменем виконта
Меленского. Упоминаются 24 лошади, «павшие и
потерянные» с 6 августа по 5 сентября 1346 г. («как
в битве при горе Креси …, так и прочие»), у 24
латников роты канцлера Флота. Жан ле Бель
пишет, что лошади в той битве падали, «и
громоздились, словно куча
свиней». Монстреле говорит, как при
Азенкуре лучники «столь жестоко обращались»
с французскими конями, что те, «став от боли
проворными, понеслись (назад) на авангард и
привели его в величайшее замешательство,
прорвавшись сквозь строй во многих местах».
Из 800 кавалеристов, атаковавших тогда на
левом крыле, только 140 дошли до английских
позиций. С другой стороны, при Пуатье конные
французы сидели на бронированных конях, «предлагавших
лучникам в качестве цели лишь свои лопатки,
которые были хорошо защищены стальными
пластинами и кожаными щитками, так что
нацеленные на них стрелы либо
раскалывались, либо рикошетили ввысь, падая
равно на друзей и врагов». Заметив это, граф
Оксфорд отвел лучников вбок и велел
стрелять по незащищенному лошадиному крупу.
Раненые кони сбрасывали седоков и мчались в
панике сквозь ряды своего войска. Те
немногие воины, кто доходил до английского
строя вплотную, сталкивался с поджидавшими
их латниками и пехотинцами.
Когда
нападающие подходили слишком близко,
лучники прекращали стрельбу и брались за
холодное оружие. Очевидец (Лефевр)
описывает, как лучники при Азенкуре ««оставили
свои колья, бросили на землю луки и стрелы и,
схватив свои мечи, топоры и другое оружие [а
именно кувалды, секиры и алебарды,
добавляет Элмхем],
совершили на них вылазку, и … перебили и
покалечили французов». Или ле Бейкер о
Пуатье: «Летающие копья низвергались с
блестящих щитов, их острия разили подобно
молниям. Тогда грозное сборище
арбалетчиков затмило небо густой мглой
болтов, и с английской стороны ответили
дождем стрел лучники, которые теперь были
ужасно разъярены. Ясеневые дротики летали
по воздуху, встречая врага на расстоянии, и
плотные ряды французских войск, защищая
свои тела соединенными щитами, обратили
свои лица от метательных снарядов. Так что
лучники напрасно опустошили свои колчаны,
но, вооружившись мечами и щитами, они
атаковали тяжеловооруженного неприятеля».
Заметим,
что французы быстро догадались о
преимуществах павезы (крупный пехотный щит
с желобом) против английских стрел. При
Ножан-сюр-Сен французская пехота «пробилась
сквозь линию лучников и рассеяла их; так как
их щиты были столь прочными, что стрелы не
оставляли на них следов». И при Кошереле (1364
г.) лучники «стреляли неистово вместе, но
французы были столь хорошо вооружены и
имели столь сильные павезы, что им нанесли
мало вреда … и ворвались в (ряды) англичан и
наваррцев». А при Орэ «английские лучники
стреляли хорошо, но их стрелы не причиняли
вреда, ибо французы были хорошо вооружены и
закрывались щитами от них». Так что лучники
были отнюдь не так всесильны, как мы
привыкли думать. И еще раз подчеркиваем, что
успех их боевого применения заключался
именно в сочетании с латниками.
Отметим, что лучников своих англичане ценили (тем более, что их и было то немного, максимум 20-25 тысяч на всю Британию). В 1365 г. им было запрещено покидать Англию без разрешения, а в 1357 и 1369 гг. правительство воспретило и вывоз луков и стрел с острова, неоднократно издавались указы, предписывающие подданным возобновить «полностью заброшенную» (инструкция 1363 года!) практику стрельбы из лука.
Жан ле Бель писал об армии Эдуарда III, что в ней первый звук трубы означал, что надо седлать и уздать лошадей, второй – что воины должны надевать доспехи и вооружаться, и третий – что они должны садиться на коней и становиться в строй каждый под свое знамя. И, сообщает «Брут Англии», при Халидон-Хилле «английские менестрели гремели в свои барабаны, трубы и волынки; и шотландцы издали свой ужасный боевой клич». В балладе о отвоевании о-ва Мэн у шотландцев графом Солсбери (при Эдуарде III) припев звучит так:
Drummes
striking on a row,
Trumpets sounding as they goe,
Tan-ta-ra-ra-ra-tan.
И
Фруассар сообщает, что перед Нахерой Черный
Принц велел, «чтобы по первому звуку трубы
всяк должен одеться, и по второму
вооружиться, и по третьему вскочить на коня
и следовать за знаменами маршалов и значком
Св. Георгия, и чтобы никто под страхом
смерти не выступал впереди их без приказа»
В ночь перед битвой при Азенкуре оба войска
укрепляли свой дух звуками труб и тромбонов,
«дабы увеселять себя», и хронисты (Монстреле)
всерьез жалуются на то, что у англичан
инструментов было больше, а посему
настроение у французов было подавленное.
Имелись и волынщики. Хотя статут Килкенни
запрещал ирландцам играть на боевых
волынках, очевидно, их применяли ирландские
контингенты английской службы, да и Ричард II
в 1377 г. содержал 4
волынщиков.
В 1327 г.
Эдуард III «отдал строгий приказ, чтобы никто
ни выходил вперед знамен, ни двигался
вообще, пока не прикажут». И в битве при
Креси армия строго соблюдала отданный
накануне приказ не покидать строй и не
брать пленных.
Численное превосходство практически всегда было за французами, но моральное преимущество оставалось за англичанами, начиная с побед 1340-х годов. «Он (британский народ) опрокинул старинную военную славу французов победами столь многочисленными, столь неожиданными, что те, которые в былые времена уступали презренным шотландцам…, так разорили целиком и полностью все королевство огнем и мечом, что мне, проезжающему недавно через него, трудно было убедиться, что то была страна, которую я видел прежде» (Франческо Петрарка). И до появления Жанны д’Арк, говорил знаменитый Дюнуа, англичане, «уверяю вас, с 200 своих гнали 800 или 1000 наших».
Одного громкого клича, который, «к великому изумлению французов» (Монстреле) англичане издавали перед тем, как шли в бой, иногда было достаточно, чтобы отпугнуть неприятеля. Так случилось в 1428 г., когда это «смертоносное ура англичан» остановило штурм одной из их позиций под Орлеаном. И Монстреле говорит, что при Вернейле их громкий крик «очень встревожил французов».
Но с 1429 г., по словам того же Дюнуа, «англичане … не могли противостоять, невзирая на всю их мощь, 400 или 500 французам; они были загнаны в свои крепости, где нашли убежище и откуда не осмеливались выходить».
©